Dreams in digital

[majort]

Я редко вижу сны. Еще реже я их запоминаю. Ну а то, что сон записан - вообще большая редкость.

…
Я в комнате без окон, сижу за столом на каменном стуле с высокой резной спинкой. Передо мной разложены бумаги, карты, письменные принадлежности. В неверном свете факела, укрепленного над столом чернила кажутся багрово-красными. Кончик тонкой косицы, начинающейся у моего правого виска, постоянно макался в чернильницу, а теперь затвердел так, что стал похож на медвежий коготь. В комнате сумрак, но я могу разглядеть открывающуюся на другом конце комнаты дверь. Стуком в нее меня только что отвлекли от очень важного дела. Не спрашивайте - какого. Дверь окончательно распахивается, двое людей (стражники?) вволакивают в комнату абсолютно седую старуху.
-Мы нашли ее в парке, - сообщает один из людей, обращаясь ко мне по имени, - она хотела что-то выбросить в пруд.
Старуха начинает что-то бормотать, раскачиваясь из стороны в сторону.
-Заткнись, ведьма! - Рявкает говоривший и толкает старуху на пол.
Меня пронзает сильнейшая боль.
-Не смей обращаться так с той, что может быть твоей праматерью! - этот рык раздается из моей глотки, пока я стремительно подбегаю к распростертой на полу, но не прекращающей бормотать старухе. Двое приволокших старуху людей отшатываются при моем приближении.
Я помогаю женщине подняться, вслушиваясь в ее бормотание. Она быстро повторяет что-то на языке столь древнем, что я не могу его вспомнить. Протягивает иссохшую руку и касается моего лба как раз там, где ящеры носят третий, а циклопы - свой единственный глаз и мы оказываемся в сумеречном парке. Раньше он был светлой рощей, в которой стройные деревца, радуясь каждому лучу солнца, упрямо тянули ветви вверх. Но за парком давно никто не следит и ветви, сплетаясь между собой, образовали довольно плотную преграду солнечному свету. Стволы, когда-то бывшие стройными, искривились под собственной тяжестью, покрылись уродливыми наростами, раззявили дупла - приюты ночной нелюди. Мало кто рискует идти через парк днем, используют только одну дорожку, ведущую к воротам и мосту надо рвом, что же говорить о вечере, а тем более о ночи. Мы стоим на поросшей мхом дорожке, идущей к задернутому ряской пруду. Старуха, не переставая бормотать, тянет меня за рукав грубой тканой куртки. Я вижу на нем пятна, но сейчас недостаточно светло, чтобы понять - пятна это чернил, крови или чего еще. Я потихоньку начинаю понимать смысл бормотания старухи. Она без конца повторяет старую песню о человеке, отдавшем свою песнь реке в обмен на поцелуи прекрасной девы, вышедшей из ее вод.
-Ты поешь мне старую песню, мать, - с трудом вспоминая слова, говорю я старухе. - Она давно не исполняется менестрелями.
Старуха поднимает голову, и на давно высохшем лице я вижу глаза, сияющие столь ослепительно, что приходится прикрыть глаза рукой. Меня подхватывает водоворот песни, я слышу рассказ о том, откуда брала та река свое начало, как привольно несла она свои воды по долинам, радуя людей чистой водой, полной рыб. О том, как полюбила река сумрачного юношу, певшего на ее берегу однажды вечером. Как нашептывала ему сладкие сны, как лизала водой пальцы его ног. Как сговорилась река с другими силами, чтобы часть ее превратилась в прекрасную юную деву, разбудившую утром скитальца. О том, как поклялся юноша отдать самое дорогое за то, чтобы красавица всегда была рядом с ним, о том, как потребовали другие силы голос юноши и о том, как бездумно отдал он его. Как дева осталась с юношей, потерявшим свою песню. Как он стал сумрачен и неласков с той, кому обещал вечную преданность. О том, как пришел юноша снова на берег реки и обратился ко всем силам, которые знал, с просьбой вернуть ему песню. Как вернулся домой, подхватил на руки красавицу и свое перворожденное дитя, принес на берег реки и бросил в потемневшие от горя воды. Как иссохла река, оплакивая себя, как собрала свои последние капли в темный пруд.
Неведом до сих пор был мне самый конец этой песни. В голову не могло прийти, что проклявшая эти земли река спит в пруду около замка. Вспомнились все беды, приходившие на окрестные земли. Местный люд обвинил во всем меня, не думая о том, что мое обитание в этом замке не столь продолжительно, как их несчастья.
-Дай мне освободить реку, - попросила старуха. - Уйдет старая вода, уйдут с ней все беды этого края.
-Но река сметет замок…
-Замок этот давно пора стереть с лица земли! - Слышу я гневное восклицание старухи. Я не могу принять этого, ибо я знаю - вся моя сила - в этом замке. Слишком много времени и жизней было истрачено, чтобы найти его.
Я переношу нас обратно в замок, в комнату, где пьют и веселятся мои люди. Они снова шарахаются в разные стороны. Пора бы уже привыкнуть к подобному моему поведению. Я знаю их не одно десятилетие, как и они меня.
-Заприте ее! - Отдаю я приказ, - Приносите еду и вино два раза в сутки.
-Твоя да будет проклята жизнь! - исходит криком старуха. Я могу только усмехнуться - столько проклятий обрушено было за века на мою голову, и ничего - живу вот себе. - Лишит тебя жизни человек, за которого, не раздумывая, отдашь ты свои жизнь и душу! - И снова я могу только усмехнуться. Душа моя не принадлежит никому, а потому и жизнь свою отдать я ни за кого не смогу…
Старуху заперли в башне замка, где она и встретила свой закат. Ее похоронили у пруда, хранившего в себе проклятье этих мест. Моя жизнь шла своим чередом, но однажды приснился мне сон, что стою я на берегу подернутого ряской пруда и вдруг чувствую, как деревенеют мои члены, как покрываются плотной коростой ноги и руки, как обращаюсь я в дерево, столь же корявое, как все деревья парка. И вижу я однажды утром на берегу человека. И понимаю, что за этого человека, не раздумывая, отдам я все, что есть, и чего нет у меня…
Я просыпаюсь - не так хорошо мое ложе, как нахваливал его человек, сделавший мне дубовый топчан. И вижу, что склонился надо мной человек из сна. И вижу в руках его кинжал. И понимаю, что никакое знание не отвратит того, что он намеревается сделать…